Может быть и нет

[nikky-rock]

Автор: Glacis
Перевод: Серая тварь
Фандом: X-men
Пейринг: Логан/Скотт
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: спойлеры «Люди-Х 2»
Дисклеймер: намерений нарушить авторские права не присутствовало.
Разрешение на перевод: нет, не удалось связаться с автором
Примечание: сиквел к «Может быть»



Если бы кто-то сейчас прошел по школе Ксавьера, через большие залы и просторные коридоры, услышал звонкие голоса детей и спокойные ответы взрослых, он и представить себе не смог бы, что всего год назад здание лежало почти в руинах. Разбитые стены, прошитые множеством пуль, перемешанные осколки стекла и обломки деревянных перегородок, грудами лежащие на полу и скрипящие под ногами. И кровь.
Пролитая кровь не должна быть забыта.
Этим ярким весенним утром натертый паркет в залах сверкал, полированное покрытие деревянных панелей сияло, стекла в окнах впускали в комнаты огромные снопы солнечных лучей, а стены радовали глаз свежими красками. Тени прошлого иногда мелькали в загнанных взглядах некоторых учеников, но большинство этих детей подвергались преследованиям задолго до прихода в Школу. Тот ночной штурм оказалось тяжелее пережить потому, что нападению подверглась их безопасная гавань, убежище, ранее казавшееся абсолютно надежным, и именно поэтому некоторые ученики до сих пор вздрагивали, услышав громкие звуки. Но большинство уже пришли в норму. Детская психика эластична.
А вот насчет взрослых Скотт Саммерс был совсем не уверен. Поскольку лично про себя он точно знал, что в норму не пришел, более того, даже не приблизился к тому, что было нормой для него самого. Проходящие дни полны были язвительной пародией на нормальность, с зияющими в ней огромными черно-белыми дырами. Ночи…
Ночи были его собственным убежищем. Его личной формой нереальности. Единственной опорой, помогавшей ему проживать дневной ад, не теряя остатков своего жалкого подобия душевного равновесия.
Логан на удивление прочно вписался в текущий порядок школьной жизни. Скотт и предположить не мог, насколько большой частью Школы Ксавьера станет эта зверюга. Иногда Скотта это даже шокировало.
Но не тогда, когда он просыпался, укрытый Логаном как одеялом, когда одна тяжелая мускулистая нога заброшена на его бедра, заросшее колючей щетиной лицо уткнулось в шею, а жаркое дыхание обжигает затылок. Не тогда, когда он входил в свою комнату, смотрел на пустую постель, в которой больше никогда не будет Джин, поворачивался и уходил в чужую спальню, в постель Логана. Каждую ночь он проделывал этот путь по благословенно пустым коридорам. Каждую ночь прошедшего года.
Шокировало его, когда среди ночи он тянулся к чужому теплу и натыкался на широкие плечи и каменные мускулы вместо мягкой кожи и шелковистых волос, и внезапно осознавал, что нет легкого запаха ирисов, что всегда ощущался в постели с ней. Тогда Скотт замирал, и Логан резко выныривал из своего по-звериному чуткого сна, поворачивался к нему, накатывался, обхватывая руками и ногами, прижимался и стискивал в почти удушающих объятиях. И от жара, волной исходившего от Логана, Скотт оттаивал и вновь вспоминал, где он находится и почему.
Утром Логан пристально смотрел на него, Скотт целовал его в ответ, и оба они молчали.
Чарльз обо всем знал. Понятное дело, он знал обо всем, что происходило в Школе. Он не сказал Скотту напрямую, но намекнул, что все будет хорошо. И в глазах самого сильного телепата в мире таилось знание, которого Скотт был лишен, но Скотт так и не задал вопроса. Может быть, Чарльз прав.
Может быть и нет.
Подростки постарше все еще смотрели на него с затаенной жалостью, особенно Бобби и Мари. Только силой воли Скотт заставил себя остаться прежним в поведении и общении и продолжить тренировки. Было тяжело и физически и психически, но результаты оказались потрясающими, и двое младших членов команды «Людей X» стали ценным пополнением. Младшие дети ничего не поняли и общались с ним так же, как и прежде, и это было вторым обстоятельством, держащим Скотта по эту сторону безумия.
В этот день Скотт вел занятия, про себя думая, увидит ли кто-нибудь из студентов его состояние. Черную траурную ленту наискось души. Годовщина, и Гроза хотела устроить день памяти, и Скотту казалось, что это непристойно.
Его скорбь принадлежит лишь ему. Пусть они, если захотят, разделят свою. А его горе останется ему полностью. Никто не сможет понять его. Кроме Логана.
И когда после обеда все собрались в саду, небо накрыли тяжелые темные тучи, и температура резко упала, и Курт бормотал себе под нос свои нескончаемые молитвы, а Чарльз читал вслух написанные давно умершими поэтами стихи, Скотт неслышно и незаметно ушел.
Обратно в особняк. Прошел в свою спальню, собрал одежду, запасные визоры и бритвенный прибор, и неслышно вышел. Закрыл дверь. Сузил луч энергии, бьющий из его глаз, в тонкую лазерную линию, и расплавил замок.
Логан ждал его. Скотт прислонил свою сумку к стене и поднял взгляд. Яркие синие глаза смотрели на него и в него, и Логан шагнул вперед. Подцепил сумку, бросил ее в угол по другую сторону постели, потянулся вперед и обхватил Скотта за шею.
Кожу будто обожгло. Казалось, пальцы выжигают свой отпечаток на его коже, притягивая ближе, колючесть жесткой щетины на его щеке, и мягкость губ, прижимающихся к его рту, побуждая открыться. Все это означало для Скотта лишь одно – Логан и только Логан, сгорающие боль и прошлое, оставляющие ему жар и настоящее.
Скотт запустил пальцы в лохматую шевелюру Логана, возвращая поцелуй и слегка наклоняя голову, прижимаясь сильнее и сильнее, пока нежность не уступила место неистовой жажде. Росомаха зарычал, низким горловым рыком, и Скотт застонал в ответ, и под пальцами-когтями Логана его рубашка превратилась в рваные тряпки. Логан сорвал их со Скотта одним движением, и тот вздрогнул от мимолетного трения материала о чувствительную кожу шеи и тихо застонал. Логан оторвался от его рта и провел языком по подбородку, по порозовевшей коже. Скотт попытался вцепиться в рубашку Логана, но его руки тряслись так, что он просто не мог сжать их в кулаки. В этот момент острые зубы вонзились ему в основание шеи, и Скотт беспомощно заскулил.
- Бля, - бормотал Логан ему в шею, поспешно расстегивая Скотту ремень на брюках и распуская молнию, - как хорошо… ты такой вкусный…
Росомаха резким движением спустил трусы Скотта почти до колен, обнажая чужие бедра прохладному вечернему воздуху. Оторвался от искусанной шеи и спустился ниже, на плечо и грудь, потерся жесткими бакенбардами о чувствительную кожу, пока та не покраснела, слегка куснул за сосок, прихватил зубами мягкие волосы, и Скотт смог наконец вцепиться в воротник логановской рубашки и благодаря этому удержаться на ногах.
Каждый день он выбирал свои доспехи - наглухо застегнутые рубашки и длинные свитера, и опускал на глаза визор - черно-красная бронь, укрывающая разбитые остатки души. И только Логан мог приоткрыть сомкнутые створки раковины, и только с Логаном бесстрастная маска Циклопа трескалась, и Скотт мог немного побыть сам собой. Почти забавно, что позволить себе столь невинную роскошь Скотт мог лишь наедине с Логаном.
И стоять вот так, полураздетый, с висящими на плечах обрывками рубашки, со спавшими к щиколоткам брюками и трусами, когда полностью одетый Логан ставит на нем свои отметины, имело для Скотта какую-то притягательную мощь. Сочетание жесткой джинсы и мягкого хлопка, поочередно касающихся кожи, было столь же возбуждающим, как сильные, оставляющие синяки и кровоподтеки, руки и безжалостно впивающиеся зубы. Притягательная мощь подчинения, о которой за пределами спальни Росомахи Скотт не смел даже думать. Довериться в этом он мог только Логану. Может, Джин именно этого и хотела, когда оставила их друг другу.
Может быть и нет.
Но это было, и Скотт никогда не думал, что в его жизни будет что-то такой силы, после того дня, когда в потоке воды он потерял все.
Вторая часть этой связки принадлежала Логану.
Скотт резко втянул воздух и захлебнулся, пытаясь произнести «да, да», и одновременно пытаясь не закричать, когда он дернулся и кончил Логану в рот, содрогаясь и ощущая пальцы Росомахи в своем теле. Колени подогнулись, и Логан подхватил его, как всегда, и Скотт дрожащими руками дернул Росомаху за волосы вверх, пока тот не выпрямился, и они не поцеловались.
Логан имеет вкус соли. Как и Скотт, и как слезы. Этот вкус неизменен. Постоянная в окружающем безумном мире.
Логан уложил Скотта на постель, не потрудившись стащить с него остатки рубашки, и молча забрался следом, устроился сзади и перекатил его на бок. И начал медленно гладить Скотта от плеча к бедру и обратно. Эти отношения нужны и Логану тоже, так же сильно, как и Циклопу. Год назад Скотт потерял свой якорь, лучшего друга и любимую. Логан потерял надежду. Ее и до этого было немного. Теперь они со Скоттом сравнялись.
Логан прижался сильнее, и Скотта по спине будто пламя лизнуло, он слегка выгнулся, сгибая левую ногу, пока Логан не толкнулся внутрь. И покорно лежал, уткнувшись лицом в подушку, расслабленный после оргазма и обессиленный постоянным нервным напряжением, позволяя Логану делать все, что тот хочет. Логан почти вынул – вдох, снова толкнулся внутрь – выдох, почти полностью повторяя сердечный ритм. Медленно, затем быстрее, и сильнее, и глубже, пока Логан не простонал коротко, будто в агонии, и не толкнулся в последний раз. Внутренности обожгло горячей волной, добавляясь к окутывающему его теплу. Тяжелое дыхание в спину, неожиданно нежные обнимающие его руки, мокрое от пота мускулистое тело, навалившееся на него жарким одеялом, и блаженное тепло, просачивающееся в замороженную душу. У него не встал, пока Логан трахал его, но нервы вновь начали вытягиваться струнками, и он еще не закончил.
Скотт обхватил ладонь Логана своей, переплел пальцы, подтянул к лицу и мягко потерся щекой. Подобная нежность не входила в их ритуал, и возможно, здесь лежала граница, которую Логан не желал переходить, но Скотту это было просто необходимо. Прикосновения, близость, не обычное «отсосать, трахнуть и пообнимать, пока Скотт не придет в себя», то, чем они занимались весь этот год.
Скотт слегка отодвинулся, чтобы обмякший член Росомахи вышел из его тела. Затем он медленно перевернулся, давая Логану возможность отказаться, возможность оттолкнуть и отвернуться. Логан не отвернулся. Он остался лежать, не двигаясь, следя за каждым движением Скотта сосредоточенным взглядом дикого животного, странно сочетающимся в неожиданной нежностью, с которой он относился лишь к детям. И к Скотту. И только в постели. И только ощутив осторожное прикосновение чужой ладони к лицу, он будто отмер.
- Скотт? – вопрос прозвучал неуверенно. Скотт улыбнулся. – Ты… у тебя линзы не светятся. Ты нормально?
Улыбка слегка погасла.
- Наверное, нет, - признал он.
Скотт провел пальцами по щекочущим бакенбардам, по левой вверх до виска, затем вниз, подушечками скользнув по брови, в глазную впадину, по прикрытому веку и короткой щеточке ресниц. С переносицы на ямочку над верхней губой, к уголку рта, по линии подбородка и снова к уху, сделав круг.
- Что ты делаешь? – с легкой опаской прошептал Росомаха.
- Смотрю на тебя, - еще тише ответил Скотт. Его пальцы скользнули к логановским губам, под подушечками он ощутил ямочки в углах рта.
- Тогда он тебе не нужен, так?
Рука взлетела вверх, и в следующее мгновение визора на нем не стало. Глухой стук возвестил, что Логан положил его на тумбочку около кровати, чтобы легко дотянуться. В этот раз застыл Скотт.
- Все нормально, - успокаивающе произнес Росомаха, в свою очередь захватывая подбородок Скотта в ладонь. Он склонился и поцеловал Скотта в закрытые глаза, в плотно сжатые веки. – Я тебе доверяю.
Это было правдой. Еще одно чудо прошедшего года. Ну и еще тот факт, что Скотт этот год пережил. И Логан тоже.
С трудом сглотнув, Скотт наклонился, утыкаясь носом Логану в шею, запуская руки в густые жесткие волосы на груди Росомахи, не спеша лаская его так, как никогда не ласкал раньше. Самыми кончиками пальцев изучая мягкость кожи, на которой не оставалось шрамов, под ней несокрушимую мощь мускулов, покрывающих человеческие кости и нечеловеческий адамантий, вбирая в себя обжигающий жар любовника, погружаясь в него и постепенно оттаивая, как почти насмерть замерзший человек отогревается и приходит в себя. И это сравнение пугающе походило на правду.
Скотт провел руками по предплечьям Логана, ощутив, как напряглись мышцы, и его пальцы застыли на расстоянии волоска над длинной линией, где под кожей прятались когти. Кожу на мгновение будто подернуло рябью, но Логан не шелохнулся. Не вздрогнул. Не велел ему прекратить.
Самоконтроль у Росомахи был впечатляющий, Скотт даже завидовал. Он не завидовал годам экспериментов-пыток, отсутствию воспоминаний, надежно укрытых лишь слегка треснувшей стеной, ярости, что постоянно кипела в его венах, боли… нет, ему достаточно своей боли, и свою силу он черпал из другого источника. Но он завидовал способности Логана подчинить эту ярость, удержать на коротком поводке и использовать, не позволяя ей разрушить себя.
Скотту казалось, что если он когда-нибудь даст волю своей ярости, то она разорвет его на куски. И он изменил свою ярость, как учила его Джин, использовал ее мощь, позволяя эмоциям политься волной, как в битве энергия лилась из его глаз. Заменяя потерю, пустоту и бесконечное проживание одного и того же дня непосредственными ощущениями от поросших волосами мощных бедер, округлости колен и стальной прочности костей в голени, изгибов ступней и крепости напрягшихся как канаты мускулов икр под его скользящими ладонями.
Логан вновь дышал тяжело, у него снова встал, он закрутил простыню в кулаки, и его когти то выпрыгивали, уходя на несколько дюймов в матрас, то вновь втягивались, будто по кровати топталась огромная хищная кошка.
Скотт также медленно проделал обратный путь, от ступней к плечам, полностью полагаясь на осязание, как и положено в таких случаях слепому, а затем привстал и сел Логану на бедра, оседлав его, и под его ладонями оказались ключицы, и большие пальцы сомкнулись над ямочкой под горлом. И там бился пульс, сильно и отчетливо, будто пытаясь вырваться на свободу. Скотт склонился и поцеловал Логана, прошелся губами по сведенным бровям, по приоткрытому в гримасе напряжения рту, собрал капельки пота, скопившиеся под нижней губой.
А затем потянулся назад, обхватил член Логана, выгнул спину и насадился на него одним движением, которое можно было бы назвать изящным, если бы в этот момент Росомаха не прошипел сквозь зубы сдавленное «Сукин сын!». Скотт бы расхохотался, но ему не хватило дыхания, так что он просто застонал и выгнулся сильнее, привыкая к новой позиции, пока жжение не утихло, оставив лишь знакомый жар. Затем он начал двигаться, пара дюймов вверх, затем вниз, вверх-вниз, не спеша, задавая ритм, который был слишком медленным для них обоих. Теперь скулил уже Логан, звук для Скотта совершенно новый, и Циклоп решил, что ему нравится такое слышать.
Одной рукой обхватив собственный вставший член, другую Скотт опустил Логану на грудь, запутываясь пальцами в густых волосах, что можно было назвать мехом, щипая соски, поглаживая вздымающиеся бока, и одновременно с рваными вздохами Росомахи ласкал себя. Очень скоро этого стало недостаточно, и он задвигался быстрее. И вцепился в плечо Росомахи, удерживаясь сверху, и еще сильнее обхватил свой член и задвигал рукой. И уже было не разобрать, он вбивался в Логана или Логан в него, тела соприкасались с глухими шлепающими звуками, вверх-вниз, вверх-вниз, глубже и глубже, пока для Скотта не остались лишь жар, и тьма, и боль, и пот, и сносящее крышу наслаждение, волнами прокатывающееся по телу.
- Бля, бля, бля… – рычал Логан сквозь судорожно стиснутые зубы, повторяя снова и снова, пока рычание окончательно перестало быть похожим на речь, и Скотт толкнулся вниз, насаживаясь до предела, а Логан резко выгнулся, едва не сбросив его. Смешение силы и беспомощности, ощущение мощного тела Логана под ним, твердого тела внутри и обжигающего жара вокруг швырнуло Скотта за грань. Он сжал свой член и содрогнулся, выплескиваясь себе в ладонь, стискивая член Логана, разделяя оргазм на двоих.
И после напряжение покинуло его тело, мускулы превратились в желе, и Скотт свалился Логану на грудь, снова утыкаясь лицом в чужую мокрую шею и бессильно уронив руки на широкие, слегка подрагивающие, плечи. Он услышал слабый звук, когда когти втянулись в тело, и после Логан обнял его. Прижал к себе. Зарылся носом в волосы. Удержал.
Затем Логан расслабился, и пару секунд спустя Скотт услышал тихий храп. Его губы против воли расползлись в улыбке, и если в этой улыбке было больше удовлетворенности, нежели печали, он все равно об этом не узнал. Единственным, что имело для него значение, было отсутствие гранитного камня, лежащего на сердце. Скотт вдохнул запах пота, и мускуса, и Росомахи, и незаметно для себя уснул.
Он думал, что его жизнь кончилась год назад.
Может быть и нет.